Это была
вторая ночь, которую Джаред провел вне дома. Он даже не удивился тому, что и
она оказалась связана с Большим. То есть с Дженсеном. И Дженсен опять спал,
потому что Джим все-таки выстрелил, вот тогда в саду стало уже просто жуть как
тихо, а Дженсен взглянул на качающуюся в его предплечье Иглу-со-Сном, потом
снова на Джареда – так, что тот чуть не завыл, сделал еще несколько шагов - не
к Джефу, а к забору за Джефом - и упал.
Он заснул не сразу, просто лежал, и Джареду ужасно хотелось сделать что-нибудь,
чтобы ему не было плохо и чтобы прозрачные глаза не мутнели, но Дженсен опустил
веки и всхрапнул.
- Надо было перевести его в клетку еще вчера, - сердился Джим.
- Да ладно, признайся - ты просто обосрался, когда увидел, что он идет по саду,
- Джеф, как всегда, подшучивал над Джимом, но Джаред знал, что ему тоже было не
по себе – что-что, а человеческий страх он умел чувствовать. И сейчас от Джима,
и Джефа тоже пахло кисло и неприятно: слабостью и злостью одновременно. Ну
ладно, Джим, но вот что Джеф оказался таким же – Джареду не понравилось.
Поразмыслив, он их все-таки простил. В конце концов, Дженсен хотел уйти, уйти
неизвестно куда, и вряд ли бы нашел свой настоящий Дом, а других способов
остановить его не было. Даже Джаред не смог бы его уговорить. Он, скорее, ушел
бы вместе с ним.
Джаред оторопел, когда понял это. Уйти от Джефа, от дома, от Райского Корма, от
сада с веселой компанией, от всей своей фантастически везучей в последнее время
жизни – уйти вообще в Никуда, даже не в Город – уйти, только потому, что на
тебя посмотрела какая-то кошка?
Джаред повернулся и взглянул на Дженсена.
Ему это было раз плюнуть, потому что он сидел рядом с его клеткой. Огромной
новой клеткой, которую поставили в углу сада, за бегемотом, рядом с сараями.
Дженсен опять словно съежился и уменьшился, по-настоящему Большим он выглядел,
только когда был свободен. Ну, или думал, что свободен.
Джареду опять стало неловко и виновато.
Он пожаловался Дженсену, но тот спал.
Джеф вышел из дома и позвал Джареда есть.
Джаред не пошел, хотя есть хотелось, и очень. Но он страдал. И решил, что поест
утром, когда будут кормить Дженсена. Вместе с ним. Так, просто за компанию.
Он лег на утоптанную твердую землю, потом перевернулся на бок, потом свернулся
клубком, устраиваясь поудобнее, к хорошему приспосабливаешься быстро, и он
отвык спать без подстилки.
…Всё-таки Джеф был добрым. В доме скрипнула дверь, Ноги появились перед мордой
Джареда, и Джеф спросил:
- Будешь ночевать здесь?
Джаред посмотрел на него, пытаясь изобразить взгляд Дженсена. Но потом просто
фыркнул.
- Хорошо.
Джеф ушел, вернулся с его подстилкой, бросил её у клетки и оставил Джареда на
ночь в саду.
Джаред знал, что много зверей не спит ночью, и вполуха слушал их разговоры, на
этот раз тихие, словно они боялись побеспокоить его. Его или Дженсена? Почему
они все кланялись ему - так, словно он был Главным? Да нет, в Стае Главному не
кланялись. Слушались, ворча; подчинялись, но всё равно это выглядело
по-другому.
Джаред мог разбудить и расспросить Курта, или почти такого же болтливого ратела
(1) Габа, который жил теперь в бывшей клетке
Адрианны. Но ему хотелось, чтобы об этом рассказал сам Дженсен.
Джаред дремал, просыпаясь время от времени, поднимал голову, заглядывал в
клетку и снова засыпал. Ему ничего не снилось, и он странно чувствовал себя -
абсолютно на своем месте.
***
Утром к ним пришел Джеф. С кормом для Джареда и с огромной миской воды для
Дженсена. Джим тоже подошел, конечно, с ружьем, и Джаред решил, что просто
цапнет его за ногу, или за руку, если тот захочет пустить Иглу-со-Сном еще раз.
Но все обошлось. Дженсен вскочил и попятился в угол; хотя он не скалился и не
рычал - только вздыбил шерсть на загривке и опять стукнул себя хвостом по боку
- смотреть на него было жутковато. Джеф улыбнулся, поставил воду, протянул
Дженсену руку, не приближаясь, и уверенно сказал:
- Ну, вот и молодец. Всё в порядке, Дженс, всё в порядке. Вода с витаминами, в
последний раз, а вечером получишь мясо, много мяса, Дженс.
Дженсен отвернулся.
Джеф, пятясь, вышел из клетки, а Джим опустил ружье.
Кусать никого не пришлось.
Джаред решил, что Дженсен сейчас не в настроении, и лучше сначала проглотить
завтрак, а потом пообщаться, уткнулся в миску, но примерно на половине порции
его осенило:
- Эй, - спросил он, - ты что, все эти дни не ел?
Дженсен, наверное, был очень гордым. Но и очень голодным тоже. Потому что он
посмотрел на Джареда и ответил:
- Нет.
- И ты еще жив?
- Мы можем очень долго не есть, потом нагоняем. Привычка.
- А пить? Пить-то хочется?
Дженсен кивнул и лизнул воду. У него был огромный, плоский и опять-таки светлый
язык, он скользил по воде, а потом сворачивался внутрь, Джаред смотрел и
смотрел, как он пьет, но вдруг сообразил, что лучше доесть свой корм сейчас,
чтобы потом не издеваться над голодным.
Он в три приема очистил миску, чуть ли не давясь, рыгнул, постаравшись, чтобы
получилось как можно тише, и почувствовал себя полностью готовым к разговору.
Но Дженсен начал сам.
- Это – навсегда? – спросил он и толкнул плечом решетку.
Мог бы и не толкать, Джаред понял.
- Ну… Не знаю, - неопределенно ответил Джаред. – Может, потом тебя отправят…
«куда-нибудь».
- «Куда-нибудь» - это куда?
Он, наверное, действительно был Главным. Главным по неприятным вопросам. При
этом, хотя Дженсен находился в клетке, а Джаред на свободе, Джаред отчетливо
чувствовал, что его просто давят. Как будто прижимают большой круглой лапой.
- Я не знаю, - он постарался ответить как можно беззаботнее, - здесь всех
отправляют куда-то. Всех, кроме меня. Я, - он вспомнил давнишние слова Джефа, -
«постоянное животное».
Ему внезапно стало стыдно за то, что он – «постоянный» и страшно – из-за того,
что Дженсена могут увезти из сада, как увозили всех. Всех. Всех.
- На самом деле, - быстро продолжил Джаред, - тебя могут и не отправить, Джеф
еще ни с кем из здешних так не возился, как с тобой, так что, может быть, тебя
подлечат и отпустят.
Он сам понял, что сказал глупость.
- Или ты просто будешь жить в саду, а клетка… это потому, что ты очень большой.
Клифф вон тоже в клетке, видишь?
Дженсен посмотрел на огороженный бассейн:
- Понятно.
И Джаред опять почувствовал себя предателем и идиотом.
- Здесь хорошо, - неуверенно добавил он, - вот увидишь.
Ему казалось, что сейчас главное – не молчать, и если много говорить, то всё
наладится. Как-нибудь, само собой.
- А почему все вчера тебе кланялись? – спросил он.
- Потому что так надо, - просто ответил Дженсен.
- Кому – надо?
- Всем. Всем нам - тем, кто живет в саванне. Так принято.
- Ты что, Главный в этой самой саванне? Вот совсем Главный? – удивился Джаред.
- Да, - опять коротко сказал Дженсен. – Ну, не я как «я». А мы. Львы. Мы –
Главные.
Мир, в котором Главными над всеми были кошки, пока плохо утрамбовывался в
джаредовской голове, поэтому он решил ответить так же строго и весомо, как
Дженсен.
- Понятно, - сказал Джаред, но тут ему в голову пришла следующая мысль, и он не
вытерпел:
- А имя? Тебе понравилось имя? Ты – точно особенный, как и я, они больше никому
не давали имен.
- Имя? Этот «Дженсен»? Мне все равно.
- Ну, - Джаред хотел объяснить, что имя дает Хозяин, потом подумал, что Дженсен
про Хозяина не поймет и не оценит, и в итоге спросил: - А у тебя было имя там,
в саванне?
- Да, - терпеливо ответил Дженсен.
- А какое?
- Здесь это не имеет значения. Пусть будет Дженсен.
- Джим, Джеф, Джаред, Дженсен - здорово получается, да?
- Наверное. Расскажи мне, кто здесь живет.
Может, Дженсен просто хотел заглушить голодное бурчание в животе. Или отвлечься
от мыслей о еде. Но его вопрос оказался очень кстати. Так сказать, сорвал
гидрант. Когда Джаред жил в Районе, он несколько раз видел, как срывало
гидранты, сверкающая на солнце вода заливала улицы, и это был настоящий
праздник.
И Джаред тоже решил устроить Дженсену праздник.
***
Он смотрел на ухо с пятнышком, которое ему по-прежнему хотелось лизнуть, и
говорил, как умел, до тех пор, пока язык не пересох и не начал застревать между
зубами. Но Джареду было, чем гордиться: он смог сделать так, что Дженсен
несколько раз улыбнулся. Вроде как против воли, смешно морща нос и делаясь
похожим на щенка. Джаред знал, что история о Великих Сражениях с бабуинами –
его коронный номер, над этим рассказом ржали все обитатели сада, и Дженсен не
стал исключением.
Темнота всегда падала на сад резко, как будто выпрыгивала из засады. Но эта же
темнота означала, что сначала зажжется Ненастоящий Свет, а потом появится ужин.
Джим и Джеф начинали с клеток у дома, продвигаясь вглубь, и Джаред с Дженсеном
получили свои порции последними.
Дженсену Джим принес столько мяса, что Джаред открыл рот. Нет, он знал, что
тоже немаленький пес, но порция в клетке сгодилась бы для двух… нет, пожалуй,
трех Джаредов.
- Подбери слюни, - сказал ему Джим, - и не завидуй, он не ел хрен знает
сколько.
Дженсен рыкнул на них, но так, без души, давая понять, что рыкнуть положено, и
вцепился в самый большой кусок. «Зубы у него ого-го какие», - отметил Джаред
машинально, разглядывая свою миску, которая никогда еще не казалась ему такой
маленькой.
Дженсен ел быстро, довольно урча и хлюпая сырым мясом об пол. Потом
остановился, посмотрел на Джареда и подтолкнул один кусок к решетке.
- Хочешь, - он даже не спрашивал, он утверждал.
- Нет, спасибо, я вроде как поел.
- Хочешь, - повторил Дженсен и пропихнул кусок через решетку на землю.
Джаред посмотрел на лапу – лохматую по сравнению с его собственными и на вид
очень мягкую.
- Угум, спасиб, - ответ получился невнятным, потому что мясо оказалось свежим и
вкусным.
После ужина Дженсен откровенно подобрел. Настолько, что даже попытался
рассказать Джареду о саванне. Саванной называлось та бесконечная трава с
редкими деревьями, которую Джаред видел из Громыхалки.
Тут-то и выяснилось, что они не совсем понимают друг друга.
Первый затык случился очень быстро.
- Она такая зеленая, когда идут дожди, - мечтательно сказал Дженсен.
- Какая? – не понял Джаред.
- Зеленая.
- Это что?
Но Дженсен не мог объяснить, что такое «зеленая». Джаред видел мир черно-белым,
серым; а Дженсен – цветным.
- Ты вот, например, серо-коричневый.
Джаред помотал головой, не понимая.
- Как песок. Как… теплый песок, - пояснил Дженсен.
- Ты тоже песок, - засмеялся Джаред, вспомнив, как он ехал с Дженсеном, тогда
еще просто Большим, в Громыхалке. – Я так тогда и подумал.
И Дженсен опять улыбнулся,
А потом лениво и широко зевнул и заснул.
***
Таким был их первый день из длинной череды. Потом солнце и звезды сменяли друг
друга над садом; в самом саду менялись обитатели; Джаред почти перестал
заходить в дом, и, кажется, сначала Джеф обижался на него, но все-таки смирился
с тем, что они с Дженсеном подружились. Это тоже было как солнце и звезды, или
как дожди и жаркие дни, красоту одного нельзя понять без другого, и ничего
нельзя разделить, не испортив.
Джаред болтал, а Дженсен слушал. Или, сидя в углу клетки и почти по-щенячьи
вытянув шею, наблюдал, как Джаред носится по саду и дразнит вечных бабуинов.
Или Дженсен разговаривал со своими – зверями из саванны, и тогда слушал Джаред,
понимая хорошо если половину, но честно стараясь запомнить кучу новых слов и
имен. Абсолютно не зная, зачем ему это всё, просто потому что это было
дженсеновским.
Уже давно увезли толстого Клиффа, и тогда был Очень Плохой День. Дженсен
становился все мрачнее и мрачнее, наблюдая, как Клиффа успокаивают
Иглой-со-Сном, а потом грузят в чужую Громыхалку. Джаред привык, что зверей
увозят, но прямо под носом Дженсена это происходило впервые, он рычал, злился и
тяжело ходил по клетке. Остальные звери – как будто он отдал им приказ – тоже
начали выражать недовольство, каждый в меру своих возможностей.
Люди, забиравшие Клиффа, осмотрели и Дженсена. Джим уже спокойно входил к нему,
даже когда Дженсен был не в духе.
Речь шла о его лапах, людям они не понравились. Хотя, по мнению Джареда,
которого никто, конечно, не спросил, они были классные, но люди повторяли:
«Кривые. Кривые», а Джим, виновато улыбаясь – как будто извинялся – говорил о
рахите, «зато у него детские пятна, смотрите, уже точно не исчезнут», и Джареду
было противно, потому что и кривые лапы, и конопушки, и весь Дженсен были его,
Джареда, а не Джима и даже не Джефа.
В итоге он разозлился тоже, начал ругаться и огреб Абсолютное Зло на морду. Его
так давно не наказывали и не заматывали, что он сначала оторопел, а потом
разозлился еще больше.
Дженсен же просто оцепенел.
- Это что?! – громыхнул он на весь сад.
- Мняяяуу, - только и смог сказать Джаред, наклонился и стал возить мордой по
земле, царапая кожаные ремни лапой.
Дженсен замолчал, разглядывая его, Джаред подумал, что выглядит последним
придурком, и решил страдать с честью.
Он лег на подстилку у клетки, даже не прислушиваясь к тому, о чем говорили в
саду Джим и люди.
Зло с него сняли только перед ужином, когда Джаред уже не знал, чего ему
хочется больше – пить, есть или поговорить с Дженсеном.
Дженсен заговорил сам, обойдя принесенное мясо и встав у решетки.
- Что они с тобой делали? – спросил он и прищурился. Щурился он редко и обычно
совсем по другому поводу, но сейчас выглядел зло и страшно.
- Ну… это когда им не нравится, что я ругаюсь, - объяснил Джаред. Ему совсем не
хотелось, чтобы Дженсен злился на людей, тем более что получил он за дело. Ну
ладно, почти за дело.
Дженсен скрипнул зубами, как будто у него в пасти была кость, которую надо
размолотить, чтобы добраться до вкусненького.
Джаред понимал, что Дженсен сердится не на него, но все равно – день был
испорчен для всех, кроме Клиффа, который спал и ехал «куда-то».
***
Но обычно всё шло куда лучше. Особенно после завтрака, когда Джеф и Джим,
покормив и осмотрев зверей, расходились по делам. Ночные звери спали, дневные
привычно галдели, Джаред, поздоровавшись со всеми и набегавшись, возвращался к
Дженсену, чувствуя себя немного неловко; он-то мог пойти почти куда угодно,
хотя бы в границах сада. Они смотрели друг на друга, зная, что один извиняется,
а второй прощает и понимает; Клифф, который тогда еще «никуда» не уехал, лениво
ворочался в бассейне, разморенный утренним солнцем; Джаред устраивался в тени
на подстилке, болтал или занимался собой.
В этом не было ничего плохого – это делали все и всегда; ну, только птиц за
этим делом Джаред мог представить с трудом. Он оттопыривал лапу, извертывался и
вылизывал себя, зная, что скоро возбуждение станет совсем острым, и члену будет
жарко, и языка, как всегда, будет не хватать, но, в конце концов…
Дженсен часто наблюдал за ним, наклонив голову, словно изучал.
- У тебя проблемы? – однажды не выдержал Джаред, прерывая однообразно-приятные
движения. – Дженсен?
- У меня – никаких, - спокойно ответил Дженсен. – А вот у тебя…
- Пфф, - фыркнул Джаред, - это не проблема. Лизнуть раз пять…
И в подтверждение своих слов он так и сделал. Лизнул.
Дженсен почему-то выдохнул точно вслед его скользкому языку. Словно погладил.
Джаред поднял ухо. Выдох. Он лизнул еще раз.
А потом повернулся к клетке. Дженсен смотрел на него абсолютно прозрачными
глазами, в которых зрачков, кажется, не было совсем. У него высох нос, и
Дженсен тоже облизнулся. Если бы Джаред мог разорвать себя пополам, он бы так и
сделал, чтобы половиной головы, не отрываясь, смотреть на Дженсена, а второй –
вылизываться. Но он не мог, поэтому посмотрел еще раз, запоминая, зажмурился и
потянулся к собственному брюху. К животу и ниже, он оттягивал удовольствие:
облизал яйца, сильно прижимая их языком, потом поднялся выше, представляя, что
это не его язык, а другой, большой, светлый, такой мягкий, наверное, мягкий и
совершенно точно - сильный, от этой мысли его бросило в дрожь, он проскулил в
самого себя:
- Вауууу, - и разрядка оказалась куда круче всех обыкновенных.
Привел себя в порядок - меньше всего он любил слипшуюся и засохшую шерсть - и
только тогда развернулся.
- Эй, Дженсен, а тебе этого не хочется, что ли? Ты же не щенок. И не сучка, -
добавил он, усмехаясь, - между лап у тебя не течет.
Дженсен только фыркнул в ответ и опрокинулся на спину.
«Ого-го», - почти как тогда, с зубами, подумал Джаред.
Дженсен чуть повернул голову, чтобы видеть его, и спросил, как-то неожиданно и
непохоже на себя:
- Что?
Джаред не знал, что сказать. Он смотрел на втянутое брюхо, на ровные линии
ребер и туда, в низ живота, смотрел тоже – там было здорово, красиво и много.
Дженсен вильнул задом, двигаясь к решетке, как будто для того, чтобы Джаред мог
рассмотреть получше.
У них так не было принято, ни разу. Всякое бывало, и с сучками, и между
кобелями, но никогда никто так не подставлялся чужим глазам.
«Ах ты, кошка», - чуть не сказал вслух Джаред, чувствуя, что еще несколько
взглядов – и он опять будет готов.
- Что? – еще раз, глухо и глубоко спросил Дженсен, и у Джареда до звона свело
яйца.
А потом Дженсен извернулся каким-то хитрым способом, всё так же прижимая зад к
полу. Оказался на боку и накрыл свой торчащий из почти белой шерсти член
языком. Именно так, как Джаред и представлял, и это было, было…
Джаред плюхнулся на землю, просто чтоб не стоять и не чувствовать, как все
опять твердо зудит между лап.
- Дженни, - так же тихо, как Дженсен, произнес он, - Дженни, давай. Давай, - он
не понял, откуда в его глотке появилось это слово, но выпалил тем же шепотом: –
Давай, детка.
Назвать Дженсена «деткой» было как наступить на змею. Но не сейчас, сейчас -
Джаред знал, чувствовал – по позе Дженсена, по его склоненной голове, да, блин,
просто по звенящему между ними воздуху, – сейчас можно было, нужно было назвать
его так.
Дженсен усмехнулся – себе в брюхо и провел языком вверх, довольно урча.
Джаред уже знал много его урчаний, но это, новое, оказалось… лучше всех песен
всех птиц в мире, лучше Райского Корма, лучше всего.
- Смотри, - пробормотал Дженсен. Ему понадобилось… ну, не пять раз, раз десять,
наверное. Десять сильных плавных движений и один неотрывно следящий
джаредовский взгляд.
Дженсен рыкнул урчащим басом и выплеснулся, почти достав до груди.
Джаред чуть не взвыл. Он шел на второй заход без передышки и с веселым ужасом
подозревал, что это только начало.
***
Да, теперь долгие дни стали еще веселее, хотя Джаред вряд ли назвал бы это
«весельем». Просто оказалось, что им нечего больше разделить. Все стало общим,
кроме свободы, но свободу Дженсен не обсуждал никогда, словно загнал свою
внешнюю замкнутость в замкнутость внутреннюю.
Джаред же откровенно наслаждался жизнью. Днями – когда он, помимо всего
остального хорошего, мог, ничего не объясняя, поделиться своим настроением с
Дженсеном, а потом довольно плавиться под солнцем и под теплым взглядом
огромных прозрачных глаз. Когда он один – один, единственный! – мог называть
Дженсена, Главного, Большого, Повелителя саванны – «деткой». Он вспомнил,
откуда знает это слово. Джеф часто говорил его приезжавшей в гости Лин, и
теперь Джареду было смешно вспомнить, что он мог ревновать Джефа. Теперь -
когда Дженсен довольно жмурился, вытягивался перед ним, огромный, ленивый и
абсолютно прекрасный, когда он фыркал в ответ на пыхтение Джареда, и еще – а
вот тут Джареда просто разносило на куски, на шерстинки и пробирало до
последней кости в хребте – Дженсен, оказывается, умел мурлыкать. Может, это
было и не нормальное кошачье «мяу», но и не привычный дженсеновский рык; что-то
глухое, нежное и очень протяжное. Долгий звук заползал Джареду в уши, соблазнял
и накручивал внизу живота, Джаред тихо скулил в ответ и опять вылизывался.
Но и ночи теперь были не скучнее дней. Нет, Джареду по-прежнему снились
пробежки и охоты на даманов, и во снах он всё так же часто спасался от Вонючих
Громыхалок, но заканчивалось всё одним: дженсеновским языком или его лапой,
которая мягко ложилась на пах, и тогда Джаред переставал скулить, перебирать
лапами; успокаивался, блаженствовал и совсем не хотел просыпаться. Хотя нет,
один раз он проснулся, вскинувшись, потому что во сне появилась не лапа, и не
язык, а – с ума сойти! – кисточка хвоста, которая щекотала и гладила его, но
это было уже полное извращение.
Джаред всегда относился к своим желаниям просто: есть – так есть, пить – так
пить, бегать – так резво, разрядиться – так без проблем. Но Дженсен и не
создавал проблем, он превращал быструю разрядку в серьезную, взрослую игру –
по–другому Джаред происходившее с ними обозвать не мог.
Ему нравилось. И через пару ночей он смирился с кисточкой.
Хотя ни за что не рассказал бы об этом Дженсену. К тому же, ему почему-то
казалось, что Дженсен всё знает и понимает, как будто на самом деле выходит из
клетки – прямо в его сны.
1. Рател – медоед (Mellifora ratel). Животное семейства куньих, обитающее в
Африке и в Азии.